Елизавета Александрова-Зорина, для Крым.Реалии
Об Аркадии Бабченко пишут едва ли не все мировые СМИ: было ли покушение, не стал ли он наивной марионеткой спецслужб, как изменится журналистика после “убийства”, о котором многие написали, но которого не было, и так далее, и тому подобное. Я ничего не имею против того, чтобы о Бабченко говорил мир, и не хочу обсуждать моральную сторону его воскрешения – я просто рада, что он жив, а об остальном стараюсь не думать.
А вот о ком я не могу не думать, особенно на фоне всей этой шумихи, так это об Олеге Сенцове. А еще об Александре Кольченко, о 64 украинских политических заключенных, о журналистах, присоединившихся к голодовке. Сенцов голодает уже так долго, что со дня на день может оказаться на грани смерти. Пишут ли о нем, как о Бабченко?
Журналистам нужна яркая картинка, эффектная новость, эксклюзивные подробности, неожиданные повороты событий. А с точки зрения “картинки” умереть быстро, например, от пули, всегда эффектнее, чем истязать себя медленной и мучительной смертью. Можно вспомнить нападение на главного редактора “Химкинской правды” Михаила Бекетова, который после избиения умирал четыре с половиной года, в немощи и страданиях. От этого его убийство не перестало быть убийством, но потеряло эффектность, которая так нужна для первых полос газет. Четыре с половиной года, впрочем, слишком долгое умирание даже для короткой заметки в центральной прессе.
К тому же интрига важна в новостях не меньше, чем в драматургии. Без нее скучно. А какая может быть интрига, когда заключенный сам решил уморить себя голодом?! Понятно, предсказуемо, никаких тебе поворотных событий, кроме смерти – но и тут интриги никакой. А аудитория жаждет чего-нибудь погорячее, и очередная статья о Бабченко принесет больше лайков, чем заметка о Сенцове, с которым ничего интересного не происходит – только выпадают зубы, отмирают клетки мозга, отказывают почки и печень.
В связи с Бабченко много говорят о морали. Можно ли журналисту участвовать в операциях спецслужб? Будет ли журналистика прежней, или уже никогда? Можно ли не скорбеть по тому, который призывал не скорбеть по другим, и этично ли не радоваться тому, что он жив? Список бесконечен, темы дискуссионные и в общем-то ни к чему не обязывающие. В отличие от тем, связанных с Сенцовым.
В разных городах Европы проходят акции солидарности, знаменитости записывают ролики, активисты правозащитных организаций подписывают петиции… Но широкой огласки нет, первые полосы газет посвящены Бабченко, а Сенцову достаются, и то изредка, коротенькие заметки где-нибудь между информационными сводками и глянцевыми сплетнями. Мало кто сегодня не слышал о Бабченко, и каждый, даже бесконечно далекий от политики человек хоть что-то да знает о его убийстве и воскрешении из мертвых. Но о Сенцове стараются не говорить, уж очень он неудобен сегодня для многих. Даже смерть Бабченко была бы для многих лучше, чем голодовка Сенцова. С одной стороны, его убийство было бы достаточно скандально и подозрительно, чтобы обвинять в этом Путина и Россию, с другой стороны, так как случилось бы в Украине, нельзя было бы стопроцентно утверждать, что журналиста убили русские. А значит, не было бы повода бойкотировать чемпионат мира по футболу или ужесточать санкции, чего Европа – на фоне охлаждения отношений с США и усиления собственных правых политических сил – делать совершенно не хочет.
Воскрешение Бабченко устраивает всех. Не так уж часто главной новостью становится что-то позитивное. Русские получили повод поглумиться над украинскими спецслужбами, украинцы – обвинять российские спецслужбы в попытке убийств неугодных, а журналисты и политики со спокойной совестью могут не задаваться моральными вопросами: можно ли ехать на чемпионат в страну, власти которой убивают неугодных (хорошо, что Бабченко жив, но было бы любопытно посмотреть, как бы они выкручивались в случае его реального убийства). Зато можно долго и безопасно спорить, уместно ли для журналиста участвовать в спецоперации, следует ли ему извиниться перед теми, кто переживал о его смерти, и не подорвет ли информационная шумиха вокруг “убийства” доверие к СМИ.
Происходящее сегодня с Сенцовым – тоже неисчерпаемый источник для личных размышлений и публичных дискуссий. Но никто не хочет неудобных вопросов. Можно ли посвящать футболу первые полосы газет, не упоминая каждый раз о Сенцове? Можно ли ехать в Россию, где в тюрьмах держат невиновных? Можно ли наслаждаться спортивным шоу, когда политические заключенные голодают в знак протеста? Если писать о Сенцове, то на эти вопросы придется как-то отвечать. Лучше стыдливо замалчивать все, в том числе и саму голодовку. Но вопросы возникают не только к журналистам, политикам и спортсменам, они есть ко всем.
Можно ли есть, пить, ходить в кино и встречаться с друзьями как ни в чем не бывало, когда Сенцов морит себя голодом? Лично у меня нет ответа на этот вопрос. Как и все, я гоню подальше мысли об этом, потому что они царапают сердце и заставляют чувствовать себя ничтожеством. Но газеты покупают не для того, чтобы чувствовать себя ничтожеством, и ток-шоу смотрят для развлечения, а не для того, чтобы портить себе настроение. Никто не хочет, чтобы его заставляли задумываться: каково это – пить пиво и болеть за сборную, когда человек тихо умирает, объявив голодовку перед чемпионатом именно для того, чтобы его страдания и смерть заметили? И кто будет виноват, если Сенцов умрет: он сам, лично Путин, путинский режим, политики из разных стран, ничего не сделавшие, чтобы его спасти, или вообще все мы без исключения, которые тоже ничего не сделали?
“Футбол вне политики” в такой ситуации звучит как “Деньги не пахнут”
Кто и как может хотя бы попытаться спасти Сенцова? Например, политики, если выступят с официальным заявлением. Или спортивные команды, если не приедут на чемпионат. Или болельщики, если сдадут билеты и оставят трибуны пустовать. Даже зрители, если выключат телевизоры. Все прекрасно понимают, как много значит чемпионат по футболу для Путина и для его окружения, для его имиджа внутри страны и во всем мире. Сенцов это понимал, начиная голодовку. Вот только осознавал ли он, до какой степени всем будет наплевать на его страдания и смерть? Если мировую общественность что-то и беспокоит, так только то, что Сенцов может умереть во время чемпионата. Это будет очень невежливо с его стороны – испортить всем праздник.
Футбол – многомиллиардный бизнес и политический пиар, а чемпионат мира – главное событие, которого ждали четыре года, и никакой Сенцов не может заставить спортивных воротил отказаться от этого предприятия. Недаром призывы официальных лиц к бойкоту чемпионата, по правилам ФИФА, грозят сборной любой страны дисквалификацией, а слова в поддержку Сенцова во время игр могут стоить карьеры любому футболисту. “Футбол вне политики” в такой ситуации звучит как “Деньги не пахнут”. Никто не готов нести миллиардные убытки ради того, чтобы спасти чью-то жизнь. Никто не готов даже говорить на эту тему. Лучше говорить о Бабченко.
Да и вообще, кто захочет лишать себя удовольствия от самого зрелищного вида спорта? Сборные сформированы, билеты раскуплены, чемоданы упакованы, трансляции подготовлены, места в спортивных барах забронированы, план публикаций расписан, а Бабченко жив, и слава Богу. Правда, в это время в сибирской колонии человек морит себя голодом, но об этом никто не хочет говорить. Сенцов будет умирать, а стадионы переполнят восторженные толпы. Он будет лежать один в тюремном госпитале, а за футбольными матчами понаблюдают миллионы зрителей. Кольченко будет страдать, а политики поздравят своих спортсменов с победой. Заключенные будут сидеть, а счастливые толпы пройдут по улицам с криками: “Оле-оле-оле!” Может, какой-нибудь политик или журналист появится на людях в футболке SaveSentsov, и, покрутившись перед камерами, отправится ужинать в дорогой ресторан. И никто не захочет в этот момент задавать себе неудобные вопросы. Лучше дискутировать о Бабченко и будущем журналистики. Порой мне кажется, что о Бабченко так много говорят только для того, чтобы молчать о Сенцове.
Елизавета Александрова-Зорина, для Крым.Реалии
Елизавета Александрова-Зорина – московский писатель и публицист
